Торговец пушками - Страница 110

110

Я оборачиваюсь к Умре:

— Скажи им.

Он трясет головой. Нет, это не отказ. Это просто смятение, страх и еще что-то. Я делаю несколько шагов в его сторону. Бенджамин тут же протыкает воздух дулом «Штейера».

— Скажи им, что я говорю правду, — повторяю я. — Скажи им, кто ты такой.

На мгновение Умре закрывает глаза, но тут же распахивает их — широко-широко. Возможно, надеясь увидеть ухоженные лужайки, официантов в белых ливреях или белый потолок одной из своих спален, но вместо этого его взгляд опять утыкается в горстку грязных, голодных, напуганных людей с автоматами. И он тяжело оседает к парапету.

— Ты ведь знаешь, что я прав, — не отступаю я. — Вертолет, который прилетит сюда… ты знаешь, для чего он. И что он сделает. Ты должен сказать им. — Я делаю еще несколько шагов. — Скажи, почему им придется умереть. Используй свой голос.

Но Умре уже спекся. Голова безвольно упала, глаза снова закрылись.

— Умре… — говорю я, но тут же замолкаю, так как слышу короткий шипящий звук.

Бернард. Он стоит неподвижно; взгляд опущен на крышу, голова чуть набок.

— Я слышу его, — говорит он.

Никто не двигается. Все словно застыли.

И тут я тоже слышу. А затем и Латифа, и Франциско.

Далекая муха в далекой бутылке.

Умре то ли тоже услышал, то ли просто поверил, что услышали все остальные. Голова дергается вверх, глаза открываются.

Но я не могу больше ждать. Я иду к парапету.

— Что ты делаешь? — говорит Франциско.

— Эта машина убьет нас, — отвечаю я.

— Она здесь, чтобы спасти нас, Рикки.

— Чтобы убить, Франциско.

— Сволочь, твою мать! — орет Бенджамин. — Ты чего вытворяешь?!

Наконец-то все смотрят на меня. Смотрят и слушают. Потому что я добрался до своей маленькой палатки из коричневой жиронепроницаемой бумаги и раскрыл перед ними все ее сокровища.

«Джавелин». Облегченная, сверхзвуковая, автономная ракетная система типа «земля — воздух» британского производства. С двухступенчатым ракетным двигателем на твердом топливе, эффективным радиусом действия от пяти до шести километров и весом всего в шестьдесят с небольшим фунтов. Вы можете получить ее в любом цвете, какой только пожелаете, но изначально он желтовато-зеленый.

Система состоит из двух очень удобных агрегатов. Первый — герметичная пусковая коробка с ракетой внутри; второй — полуавтоматическая система наведения, внутри которой очень много всяких маленьких, умных и дорогостоящих электронных штучек. В собранном виде «Джавелин» способна выполнять всего одну задачу. Но зато выполнять в высшей степени хорошо.

А конкретно — сбивать вертолеты.

Поэтому-то я попросил именно «Джавелин». Боб Райнер достал бы что угодно — хоть резиновую бабу, хоть фен для волос, хоть БМВ-кабриолет, — только успевай раскошеливаться.

Но я твердо ответил: «Нет, Боб. Давай погодим со всеми этими заманчивыми вещами. Мне нужна серьезная игрушка. Мне нужна “Джавелин”».

Конкретно этот экземпляр, по словам Боба, совершенно случайно завалился в кузов грузовика, покидавшего ворота артиллерийского склада под Колчестером. Вас может удивить, как такое вообще возможно в наше время — со всеми этими суперсовременными компьютерными системами учета и контроля, со всеми накладными и вооруженной охраной у ворот, — но поверьте, наша армия ничем не отличается, скажем, от дорогого универмага «Харродз». Усадка и утруска — извечная проблема.

Позже «Джавелин» очень осторожно извлекли из грузовика какие-то приятели Райнера, и он перекочевал под днище микроавтобуса «фольксваген», где и продержался, слава богу, до самого конца своего путешествия длиной в тысячу двести миль — до самого Танжера.

Мне неведомо, знала ли о нем супружеская пара, рулившая микроавтобусом. Достоверно мне известно лишь одно: супруги были из Новой Зеландии.

— А ну, положи это обратно! — орет Бенджамин.

— А то что? — осведомляюсь я с издевкой.

— Пристрелю на хрен! — вопит он, придвигаясь все ближе к краю крыши.

Снова пауза, но на сей раз ее заполняет глухой гул. Муха в бутылке сердится.

— А мне плевать, — говорю я. — Серьезно. Я ведь все равно умру. Так что давай, стреляй.

— Сиско! — Бенджамин заходится от отчаяния. — Мы же победили! Ты сам сказал, что мы победили.

Никто ему не отвечает, и Бенджамин вновь начинает подпрыгивать:

— Если он выстрелит в вертолет, они перебьют нас всех.

Крики все громче. Гораздо громче. Но сказать, кто кричит, я уже не могу, поскольку гул постепенно перерастает в грохот. Это грохочет солнце.

— Рикки, — говорит Франциско, и я понимаю, что он прямо у меня за спиной. — Опусти это.

— Он убьет нас, Франциско.

— Опусти это, Рикки. Считаю до пяти. Или ты опустишь эту штуку, или я сам пристрелю тебя. Я не шучу.

Похоже, он и правда не шутит. Он искренне верит: этот грохот, это биение лопастей — все это Жизнь, а не Смерть.

— Раз, — начинает считать он.

— Решай сам, Наим. — Я вжимаюсь глазом в резинку прицела. — Скажи им правду. Прямо сейчас. Скажи им, что это за машина и что она собирается сделать с нами.

— Два.

Я включаю систему наведения. Басовые ноты вертолетного шума. Биение лопастей.

— Скажи им, Наим. Если они убьют меня, то погибнут все. Скажи им правду.

Солнце, сплошное и безжалостное, закрывает все небо. Только солнце и грохот.

— Три, — говорит Франциско, и внезапно я чувствую металл за левым ухом. Это может быть и ложка, но вряд ли.

— Да или нет, Наим? Тебе решать.

110