— Да, но если у тебя отказали тормоза, разве ты не должна, наоборот, приехать раньше?
Ронни рассмеялась и поставила передо мной тарелку чего-то черно-бело-желтого. Выглядело неописуемо, но на вкус оказалось обалденным.
— Спасибо тебе, Томас.
Мы шли через Гайд-парк — просто так, без какой-то определенной цели. Сначала мы держались за руки, но потом расцепились, словно гулять за ручку — это обычная ерунда. День выдался солнечным и теплым, и Лондон казался удивительно красивым.
— Спасибо мне за что?
Ронни опустила глаза и легонько пнула что-то на земле, чего, вероятнее всего, там не было.
— За то, что не пытался заняться со мной любовью вчера ночью.
— Всегда пожалуйста.
На самом деле я не знал, каких слов она ждала от меня, и вообще что это было — начало разговора или его конец.
— Спасибо за то, что поблагодарила меня, — добавил я.
Вот теперь получилось больше похоже на конец.
— Прекрати, пожалуйста.
— Нет, правда. Я очень тебе признателен. Я каждый день не пытаюсь заняться любовью с миллионами женщин, и до сих пор ни одна даже не пискнула в знак благодарности. А тут совсем другое дело. Приятное разнообразие.
Мы погуляли еще немного. Какой-то шальной голубь ринулся было прямо на нас, но в последний момент резко свернул в сторону и умчался прочь, точно вдруг сообразив, что мы вовсе не те, за кого он нас принял. Пара лошадей рысью прошла по Роттен-Роу; на спине у каждой восседало по мужчине в твидовой куртке. Королевская конная гвардия, вероятно. Лошади выглядели чрезвычайно смышлеными.
— У тебя кто-нибудь есть, Томас? Сейчас?
— Думаю, ты имеешь в виду женщин?
— Угадал. Ты спишь с кем-нибудь?
— Под словом «спишь» ты имеешь в виду?…
— Отвечай немедленно, а то я позову полицейского.
Она улыбалась. Благодаря мне. Именно я заставил ее улыбаться, и это было очень приятное чувство.
— Нет, Ронни, сейчас я не сплю ни с одной женщиной.
— А с мужчинами?
— И с мужчинами не сплю. И с животными. И с хвойными деревьями.
— А почему, можно спросить? И даже если нельзя.
Я вздохнул. В действительности я и сам не знал ответа, но даже ответь я правду, с крючка мне все равно не соскочить. И я заговорил, не имея ни малейшего представления о том, что из этого может выйти:
— Потому что от секса больше неприятностей, чем удовольствия. Потому что мужчинам и женщинам нужно разное, и в конце кто-то всегда остается внакладе. Потому что мне не часто предлагают, а сам я терпеть не могу просить. Потому что я не большой мастер в этих делах. Потому что я привык быть один. И потому что я не могу больше придумать никаких причин.
Я остановился, чтобы перевести дыхание.
— Хорошо. — Ронни развернулась и пошла спиной вперед, глядя мне в лицо. — И какая же из причин настоящая?
— Номер два, — ответил я, немного подумав. — Нам нужно разное. Мужчины хотят секса с женщиной. Затем они хотят секса с другой женщиной. Затем — с третьей. А затем они хотят кукурузных хлопьев и немного поспать, после чего опять хотят секса, теперь уже с четвертой женщиной, а потом с пятой, и так пока не умрут. Женщины же… — Тут я подумал, что, описывая противоположный пол, стоит быть поосторожнее в формулировках. — Женщины хотят отношений. Возможно, они их никогда не получат, или все же получат, но прежде им придется переспать со множеством мужчин, но у них есть цель. У мужчин же цели нет. Настоящих целей. Поэтому они придумывают искусственные и расставляют их по разные стороны большой поляны. А потом придумывают футбол. Или лезут в драку, или стараются разбогатеть, или начинают воевать, или находят себе еще целую кучу всяких идиотских занятий, лишь бы хоть как-то компенсировать отсутствие цели.
— Полная хрень! — сказала Ронни.
— Кстати, о хрене. Это второе главное различие.
— Неужели ты и вправду думаешь, что я хочу, чтобы у нас с тобой были отношения?
Ну и коварство!
— Я не знаю, Ронни. Я бы не осмелился даже пытаться угадать, чего тебе нужно от жизни.
— Очередная хрень. Возьми себя в руки, Томас.
— А может, тебя?
Ронни остановилась. А затем расплылась в улыбке:
— Вот это уже другой разговор.
Мы нашли телефонную будку, и Ронни позвонила в галерею. Сказала, что вся уже на нервах из-за машины и страшно устала и ей просто необходимо отлежаться всю вторую половину дня. Затем мы сели в машину и покатили обедать в «Клариджез».
Я знал, что рано или поздно придется рассказать Ронни кое-что из того, что случилось, и кое-что из того, что должно случиться. Вероятно, придется немного солгать — не только ради меня, но и ради нее же самой — и, кроме того, придется говорить о Саре. Вот почему я тянул, откладывая этот разговор.
Ронни мне нравилась, очень нравилась. Возможно, будь она какой-нибудь принцессой, томящейся в черном замке на черной горе, я даже влюбился бы в нее. Но Ронни не была принцессой. Она сидела напротив, трещала как сорока, заказывала дуврскую камбалу с салатом «рокe», пока струнный квартет в национальных тирольских костюмах пощипывал и попиливал что-то из Моцарта в холле позади нас.
Я осторожно огляделся, прикидывая, где тут могут прятаться мои преследователи. Теперь их можно было ждать где угодно и в каком угодно количестве. Однако явных кандидатов поблизости не обнаружилось — если только ЦРУ не перешло на вербовку семидесятилетних вдовушек с лицами, вывалянными в чем-то очень похожем на крахмал.
В любом случае, слежка меня беспокоила меньше, чем прослушка. «Клариджез» мы выбрали наугад, так что установить подслушивающее оборудование заранее у них не было никакого шанса. Я сидел спиной к остальной части зала, так что даже от ручного направленного микрофона толку было немного.