— Где Сара?
Волосатый кулак тревоги стиснул мне гортань. Какое-то время Вульф не двигался, и я уже было подумал, что он отключился, но тут его грудь напряглась, а рот открылся, будто в зевке.
— Ну что, Томас? — Голос его напоминал слабый скрежет, а дыхание становилось все хуже и хуже с каждой секундой. — Ты…
Он замолчал, пытаясь всосать хоть немного воздуха.
Я знал, что ему нельзя говорить. Что нужно велеть ему замолчать — поберечь силы. Но я не смог. Мне хотелось, чтобы он продолжал. Продолжал говорить. О чем угодно. О том, как ему плохо; о том, кто это сделал; о Саре; о скачках в Донкастере. Обо всем, что имеет хоть какое-то отношение к жизни.
— Я — что?
— Ты хороший человек?
По-моему, он улыбнулся.
Какое-то время я продолжал наблюдать за ним, соображая, что же делать дальше. Если я не вытащу его отсюда, он наверняка умрет. Думаю, где-то в глубине души мне даже хотелось, чтобы он умер: тогда я смог бы хоть что-то сделать. Отомстить. Убежать. Рассердиться.
Но уже через миг, еще не успев сообразить, что происходит, я отпустил его руки, подхватил «глок» и бочком, согнувшись, переместился в угол.
Потому что кто-то пытался открыть дверь.
Стул продержался толчок или два, а затем отлетел в сторону под мощным пинком. Дверь распахнулась, и в проеме возник человек. Он был выше, чем мне помнилось, — вот почему я не сразу, а лишь через несколько десятых секунды сообразил, что это Ухоженный и что он целится из пистолета прямо в центр комнаты. Вульф начал вставать со стула — хотя, может, он просто валился вперед, — и в ту же секунду раздался оглушительный грохот, завершившийся серией плоских одиночных хлопков: это я всадил шесть пуль в голову и туловище Ухоженного. Пинком выбив оружие из обмякшей руки, я нацелил «глок» ему в лоб. Гильзы звонкой капелью разлетелись по полу коридора.
Я вернулся назад, в комнату. Вульф находился в шести футах от того места, где я его оставил; он лежал на спине в густеющей на глазах черной луже. Сразу я даже не въехал, как это его тело переместилось так далеко, пока не опустил глаза и не увидел оружие Ухоженного.
Это был «МАС-10». Жуткая полуавтоматическая штуковина, которой абсолютно без разницы, во что попадать; способная опустошить свой тридцатипатронный магазин меньше чем за пару секунд. Ухоженный умудрился всадить в Вульфа большую часть из этих тридцати: старика буквально разорвало в куски.
Я наклонился вперед и всадил еще одну пулю прямо в рот Ухоженному.
Следующий час ушел на обход здания. Облазив его сверху донизу, я выяснил, что задняя стена выходит на Хай-Холборн, что когда-то здесь размещалась довольно крупная страховая фирма и что теперь здание пришло в самое жутчайшее запустение, какое только можно вообразить. Хотя о последнем я скорее догадывался. Как правило, оружейная пальба, за которой не следует вой полицейских сирен, означает, что дома никого нет.
Выбора у меня не было: «глок» пришлось оставить в комнате. Я перетащил тело Риччи в комнату, где находился Вульф, уложил его на пол, протер концом рубашки рукоятку и курок «глока» и вложил его в руку Риччи. Затем поднял «МАС» и выпустил три пули ему в туловище, после чего положил ствол рядом с Ухоженным.
Сцена — в том виде, в каком я ее оставил — выглядела, в общем-то, бессмыслицей. Но ведь и в реальной жизни смысла не больно-то много, и в запутанные ситуации часто веришь гораздо охотнее, чем в простые и очевидные. По крайней мере, я на это надеялся.
Затем я уединился в «Соверене» — привокзальной ночлежке весьма сомнительной чистоты, — где и провел следующие два дня и три ночи, дожидаясь, пока подсохнет короста на подбородке, а синяки на теле приобретут приятные цвета. За окном народ Британии торговал крэком, спал сам с собой за деньги и устраивал пьяные дебоши, о которых на следующее утро не помнил ровным счетом ничего.
И все это время я не переставал думать о вертолетах, об оружии, об Александре Вульфе, о Саре Вульф и еще о множестве других интересных вещей.
Хороший ли я человек?
Сапог, седло, на лошадь — и вперед!
Браунинг
— Аспирантура? Какая аспирантура?
Девушка была миленькой, более того, шикарной до потрясения, и я спросил себя: интересно, как долго она здесь задержится? Полагаю, место секретарши в американском посольстве на Гросвенор-сквер дает вполне сносное жалованье, которого хватит на целый грузовик нейлоновых чулок, но работать здесь наверняка жуткая скучища! Скучнее годового балансового отчета.
— Аспирантура, — повторил я. — Мистер Рассел Барнс.
— Он вас ждет?
Максимум полгода, решил я. Ее давно уже все утомило: и такие, как я, и это здание, и весь окружающий мир.
— Очень надеюсь, что да. Сюда сегодня звонили из моей конторы. Им ответили, что со мной встретятся.
— Мистер Соломон, верно?
— Верно.
Она пробежалась глазами по каким-то спискам.
— Одно «м», — подсказал я услужливо.
— И вы из?…
— Конторы, из которой звонили сегодня утром. Прошу прощения, но мне кажется, я уже это говорил.
Ей было скучно даже повторить свой вопрос. Она лишь пожала плечами и принялась заполнять гостевой пропуск.
— Карл?
Карл был не просто Карлом. Это был настоящий КАРЛ. Дюйма на полтора выше меня и явно тягал железо в свободное время, которого у него, судя по всему, хватало. А еще он был морским пехотинцем США и носил мундир — причем такой новехонький, что я бы не удивился, суетись сейчас кто-то у его ног, подшивая отвороты брюк.